Леонид Алёхин - Сердце Чёрного Льда [С иллюстрациями]
— Михан, — ответил сын Атмоса. — Михан, сын Алана.
— Поприветствуем Михана, сына Алана!
«Друзья» ответили улюлюканьем и свистом. Ближайший помахал Михе рукой, как старому знакомцу. Миха узнал в нем одноглазого любителя кукольных представлений.
— Ты знаешь, на что мы играем, Михан? — спросил Старый Охотник.
Миха помотал головой. Охотник сунул голову за полог на улицу:
— Азора, — крикнул он. — Покажи Михану нашу гордость.
«Азора». Имя обожгло Миху изнутри. Властно потеснило прочие мысли, засело между бровей. Азора.
Девочка в трико со звездами вошла в палатку. Скользнув за стойку, она наклонилась и тут же выпрямилась. Искатели счастья разразились воплями.
В ее поднятых над головой руках лежал лук.
В тот миг Миха понял древних поэтов, слагавших оды Булаве Озерного Короля и Четырем Мечам его легатов. Не прекрасным девам, не великим подвигам, но боевому железу во всей его суровой простоте.
Нет, не подумайте, в луке Старого Охотники не было ни древности, ни простоты. Он не был похож на длинные луки эронов высотой в человеческий рост. И на луки тангу, изогнутые черным полумесяцем. Его дуга в два локтя длиной блестела стальными накладками, а выгнутые в обратную сторону рога были снабжены круглыми блоками, через которые мастер пропустил тетиву. На ложе был устроен прицел и направляющие для стрелы.
То был лук, впитавший тысячелетнюю науку войны. Совершенный боевой механизм, готовый поспорить на равных с ружьем и паробоем. Миха почувствовал, как у него сохнет во рту. Что медяк! Сын Атмоса затруднялся сказать, на что бы он пошел ради обладания таким чудом.
— Ну, как тебе? — подзадоривал Старый Охотник. — Не жалеешь еще, что зашел, Михан?
Азора, державшая лук над головой, задела Миху взглядом. Теперь и она знала его имя. Но сейчас он почти не думал о ней. Лук завладел его воображением.
— Давай свои стрелы сюда, — сказал он, выкатывая четыре медяка на стойку.
— Сей момент, Михан, — монеты исчезли, как по волшебству.
Вместо них на стойке появились четыре стрелы с белым оперением. Стрелы как стрелы, ничего особенного.
— А вот и лук. Извиняй, Михан, попроще, чем наш приз.
Лук, который Охотник вручил Михе, и вправду был прост. Сын Атмоса покрутил его в руках, подергал тетиву. Вроде в порядке, без скрытых подвохов. Отчего же промахиваются опытные таежные стрелки по такой смехотворной мишени?
— Жаль, крагу не прихватил, — пожаловался Миха, накладывая стрелу.
— Погоди, погоди. Не так быстро, — Старый Охотник дернул рычаг под стойкой. — Вот теперь можешь целиться.
Легко сказать. Из-под потолка опустились и закачались между Михой и мишенью пять здоровенных маятников. У каждого на конце кольцо, через которое должна пролететь стрела.
Миха, как бывало с ним в минуту сильного напряжения, закусил щеку. Маятники движутся вразнобой, и если не пустить стрелу через все пять колец, какой-то возьмет да и собьет ее с пути. Амплитуды их подогнаны так, что совпадают кольца на доли секунды. Попробуй успеть.
— Чего тянешь! — зашумели зрители, многие из которых уже не один десяток медяков просадили Старому Охотнику. — Давай, стреляй!
Миха натянул тетиву к подбородку. Задержал дыхание. Шум, ощущение, что он оказался в центре внимания, близость Азоры — все вместе мешало целиться.
Выдохнув, он спустил тетиву. Промазал, разумеется. Стрела, сбитая маятником, даже не воткнулась в щит.
Траппер с ружьем за спиной презрительно усмехнулся. Зрители заухали.
— Не огорчайся, Михан, — заголосил Старый Охотник. — У тебя еще три стрелы. Три — отличное число. Давай, попытайся еще раз.
Миха заметил, что слева от него стал господин в кожаной куртке. Тот самый, одноглазый, замотанный в шарф. Он внимательно следил, как Миха накладывает стрелу, как целится.
Как промазывает второй раз.
— Занятно, — сказал одноглазый. Сказал негромко, но Миха услышал. — Держишь лук и натягиваешь тетиву ты, как северянин. До подбородка, не до уха. Но тянешь тетиву щепотью, как тангу. И ноги сгибаешь, как волчатник. Город дал тебе лук, но тундра научила стрелять, верно? Тебе осталось только примирить их в себе.
«Видеть, а не смотреть. Попадать, а не стрелять, — Линек, прихрамывая, прохаживался перед шеренгой мальчишек. — Тяните тетиву не рукой, а спиной».
«Только ты можешь убить йоро-мангу. Ваши сердца связаны». Теплое дыхание Хатэ за спиной.
Но перед ним не йоро-мангу, оборотень Кагалыма. Перед ним доска, истыканная стрелами, и мельтешение маятников. Как примирить в себе бывшего Следопыта Линека и охотницу на нечисть из таежного племени?
«В тебе слишком много мыслей, — говорила, охотница Хатэ. — Ты как старый лось, чья голова клонится под тяжестью рогов. Лось умеет сбрасывать рога. Так и ты научись отбрасывать мысли».
Предпоследняя стрела Михи вонзается совсем близко к яблоку. Среди зрителей ползет шепоток. Старый Охотник улыбается чуть натянуто.
— Ну же! — восклицает он. — Последняя попытка!
Последняя попытка. Последняя стрела.
В руки прокрадывается дрожь. Миха стискивает зубы.
Попасть. Нельзя промахнуться.
— Не думай, попадешь ты или нет, — слышит он.
Повернувшись, Миха видит острый профиль одноглазого. Приглушенный шарфом голос исполнен уверенности. Его невозможно не слушать.
— Смотри на мишень, — говорит одноглазый, и Миха послушно поворачивает голову. — Нет ничего, кроме нее и тебя.
Голос одноглазого становится напевным, он произносит слова на манер стихов.
— В твоих руках нет лука, ты и есть лук.
На твоем луке нет тетивы, тетива — это твоя душа.
На твоей тетиве нет стрелы, стрела — это твое сердце.
Когда ты пускаешь стрелу, это ты летишь в цель.
Стреляй!
10Тишина была глубокой и стылой, как воды Крайнего Моря. Миха опустил лук, утер пот со лба тыльной стороной ладони.
— Поздравляю, — первым сказал одноглазый. — Добрый выстрел.
Старый Охотник остановил маятники. Он подошел к щиту, зачем-то подергал стрелу, глубоко засевшую в яблоке. Повернулся к зрителям. На мгновение ему не удалось совладать с растерянностью. Лицо под гримом вытянулось.
— Выстрел засчитан, — сказал он, выдавливая улыбку. — Мои поздравления, Михан.
Все заголосили. Гул быстро принял угрожающий оттенок. Острие всеобщего раздражения упиралось в одноглазого, чьи подсказки направили стрелу в цель.
Мнение большинства выразил траппер.
— Нечестно, — сказал он, буравя взглядом поочередно Миху, одноглазого и Старого Охотника. — Так не пойдет.
— Почему же? — спросил одноглазый, все еще разглядывая мишень. — Прекрасный выстрел.
— «Прекрасный выстрел», — перекривил его траппер. — Да хер бы он попал без твоей болтовни.
— Хер бы ты попал и с моей болтовней, — парировал одноглазый, даже не поворачиваясь в сторону траппера.
Траппер, стоявший по левую сторону от одноглазого, дернул плечом. Ружье, только что бывшее у траппера за спиной и завернутое в чехол, вдруг заблестело вороненой сталью у него в руках.
Клац-клац — передернул он затвор.
— Хочешь проверить, как я попадаю, земляк? — траппер облизнул губы.
Зрители попятились в стороны. Ружье смотрело в бок одноглазого.
Тот медленно поднял руки, размотал неспешно шарф. Снял повязку, закрывавшую увечный глаз. Так как он стоял слева от Михи, сын Атмоса не видел, что открылось толпе.
Ближайшие к одноглазому зрители ринулись прочь из палатки. В спешке кто-то оборвал полог, ветер с кружащимися снежинками радостно ворвался внутрь.
— Я тебе не земляк, — сказал одноглазый, поворачиваясь к трапперу.
Траппер стал тих и бледен. Ружье заходило в ослабевших руках. Вжав голову в плечи, он попятился к выходу. Р-раз, и выскользнул наружу, а там поминай как звали.
Следом за траппером потянулись остальные зрители. Все как один избегали смотреть в лицо одноглазого.
Миха не понимал, что происходит. Не понимал, почему сереет под накладными струпьями Старый Охотник. Одноглазый советчик повернулся к Михе.
Под шарфом и повязкой скрывалась металлическая пластина от виска до подбородка — на всю левую половину лица. Вместо левого глаза сверкал огромный рубин.
Видимая часть лица улыбалась Михе.
— Давай знакомиться, Стрелок, — сказал советчик. — Меня зовут Мурид. Мурид Кассар.
11— Миха… Михан, сын Алана Атмоса.
Мурил Кассар протянул ему руку. Его пальцы на ощупь напоминали железные прутья.
— Я буду звать тебя Стрелок, — постановил он. — Это Доброе имя.
Миха осторожно отнял ладонь. Теперь, когда Кассар открыл свое лицо, сын Атмоса чувствовал яростную мощь, исходившую от капитана наемников. Будто перед Михой распахнулась заслонка доменной печи и раскаленное нутро дышало на него жаром.
